- Вам, кажется, очень знакома была за границей Катерина Николаевна Ахмакова? — спросил гость князя.
- О да, я знал…
- Кажется, здесь будет скоро одна новость. Говорят, она выходит замуж за барона Бьоринга.
- Это верно! — крикнул Дарзан.
- Вы… наверно это знаете? — спросил князь Нащокина, с видимым волнением и с особенным ударением выговаривая свой вопрос.
- Мне говорили; и об этом, кажется, уже говорят; наверно, впрочем, не знаю.
- О, наверно! — подошел к ним Дарзан, — мне вчера Дубасов говорил; он всегда такие новости первый знает. Да и князю следовало бы знать…
Нащокин переждал Дарзана и опять обратился к князю:
- Она редко стала бывать в свете.
- Последний месяц ее отец был болен, — как-то сухо заметил князь.
- А с похождениями, кажется, барыня! — брякнул вдруг Дарзан.
Я поднял голову и выпрямился.
- Я имею удовольствие лично знать Катерину Николаевну и беру на себя долг заверить, что все скандальные слухи — одна ложь и срам… и выдуманы теми… которые кружились, да не успели.
Так глупо оборвав, я замолчал, все еще смотря на всех с разгоревшимся лицом и выпрямившись. Все ко мне обернулись, но вдруг захихикал Стебельков; осклабился тоже и пораженный было Дарзан.
- Аркадий Макарович Долгорукий, — указал на меня князь Дарзану.
- Ах, поверьте, князь, — открыто и добродушно обратился ко мне Дарзан, — я не от себя говорю; если были толки, то не я их распустил.
- О, я не вам! — быстро ответил я, но уж Стебельков непозволительно рассмеялся, и именно, как объяснилось после, тому, что Дарзан назвал меня князем. Адская моя фамилия и тут подгадила. Даже и теперь краснею от мысли, что я, от стыда конечно, не посмел в ту минуту поднять эту глупость и не заявил вслух, что я — просто Долгорукий. Это случилось еще в первый раз в моей жизни. Дарзан в недоумении глядел на меня и на смеющегося Стебельков.
- Ах да! какую это хорошенькую я сейчас встретил у вас на лестнице, востренькая и светленькая? — спросил он вдруг князя.
- Право, не знаю какую, — ответил тот быстро, покраснев.
- Кому же знать? — засмеялся Дарзан.
- Впрочем, это… это могла быть… — замялся как-то князь.
- Это… вот именно их сестрица была, Лизавета Макаровна! — указал вдруг на меня Стебельков. — Потому я их тоже давеча встретил…
- Ах, в самом деле! — подхватил князь, но на этот раз с чрезвычайно солидною и серьезною миной в лице, — это, должно быть, Лизавета Макаровна, короткая знакомая Анны Федоровны Столбеевой, у которой я теперь живу. Она, верно, посещала сегодня Дарью Онисимовну, тоже близкую знакомую Анны Федоровны, на которую та, уезжая, оставила дом…
Это все точно так и было. Эта Дарья Онисимовна была мать бедной Оли, о которой я уже рассказывал и которую Татьяна Павловна приютила наконец у Столбеевой. Я отлично знал, что Лиза у Столбеевой бывала и изредка посещала потом бедную Дарью Онисимовну, которую все у нас очень полюбили; но тогда, вдруг, после этого, впрочем, чрезвычайно дельного заявления князя и особенно после глупой выходки Стебельков, а может быть и потому, что меня сейчас назвали князем, я вдруг от всего этого весь покраснел. К счастью, в эту самую минуту встал Нащокин, чтоб уходить; он протянул руку и Дарзану. В мгновение, когда мы остались одни с Стебельковым, тот вдруг закивал мне на Дарзана, стоявшего к нам спиною, в дверях; я показал Стебелькову кулак.
Через минуту отправился и Дарзан, условившись с князем непременно встретиться завтра в каком-то уже намеченном у них месте — в игорном доме разумеется. Выходя, он крикнул что-то Стебелькову и слегка поклонился и мне. Чуть он вышел, Стебельков вскочил с места и стал среди комнаты, подняв палец кверху:
- Этот барчонок следующую штучку на прошлой неделе отколол: дал вексель, а бланк надписал фальшивый на Аверьянова. Векселек-то в этом виде и существует, только это не принято! Уголовное. Восемь тысяч.
- И наверно этот вексель у вас? — зверски взглянул я на него.
- У меня банк-с, у меня mont de piete, a не вексель. Слыхали, что такое mont de piete в Париже? хлеб и благодеяние бедным; У меня mont de piete…
Князь грубо и злобно остановил его:
- Вы чего тут? Зачем вы сидели?
- А! — быстро закивал глазами Стебельков, — а то? Разве не то?
- Нет-нет-нет, не то, — закричал и топнул князь, — я сказал!
- А ну, если так… так и так. Только это — не так…
Он круто повернулся и, наклоня голову и выгнув спину, вдруг вышел. Князь прокричал ему вслед уже в дверях:
- Знайте, сударь, что я вас нисколько не боюсь!
Он был очень раздражен, хотел было сесть, но, взглянув на меня, не сел. Взгляд его как будто и мне тоже проговорил: «Ты тоже зачем торчишь?»
- Я, князь, — начал было я…
- Мне, право, некогда, Аркадий Макарович, я сейчас еду.
- Одну минутку, князь, мне очень важное; и, во-первых, возьмите назад ваши триста.
- Это еще что такое?
Он ходил, но приостановился.
- То такое, что после всего, что было… и то, что вы говорили про Версилова, что он бесчестен, и, наконец, ваш тон во все остальное время… Одним словом, я никак не могу принять.
- Вы, однако же, принимали целый месяц. Он вдруг сел на стул. Я стоял у стола и одной рукой трепал книгу Белинского, а в другой держал шляпу.
- Были другие чувства, князь… И наконец, я бы никогда не довел до известной цифры… Эта игра… Одним словом, я не могу!
- Вы просто ничем не ознаменовали себя, а потому и беситесь; я бы попросил вас оставить эту книгу в покое.
- Что это значит: «не ознаменовали себя»? И наконец, вы при ваших гостях почти сравняли меня с Стебельковым. — А, вот разгадка! — едко осклабился он. — К тому же вы сконфузились, что Дарзан вас назвал князем.